И вид двух горящих танков за бруствером, перекрещенные по всей степи косяки огня, сплошная, подвижная, кипящая масса дыма, где возникали и пропадали скорпионно-желтые бока танков перед балкой, горячие толчки накаленного воздуха, которые он чувствовал лицом, гром боя в заложенных ушах — все разжигало в нем не подчиненную разуму неистовую злость, одержимость разрушения, нетерпеливую, отчаянную, похожую на бред, незнакомую ему раньше.

«Стрелять, стрелять! Я могу стрелять! В этот дым, по танкам. В эти кресты! В эту степь! Только бы орудие было цело, только бы прицел не задет…» — кружилось в его голове, когда он, как пьяный, встал и шагнул к орудию. Он осмотрел, поспешно ощупал панораму, заранее боясь найти на ней следы повреждения, и то, что она была цела, нигде не задета осколками, заставило его бешено заторопиться: его руки задрожали от нетерпения.

Он скомандовал без голоса: «Снаряд, снаряд!» — и, зарядив, так вожделенно, так жадно припал к прицелу и так впился пальцами в маховики поворотного и подъемного механизма, что слился с поползшим в хаос дыма стволом орудия, которое по-живому послушно было ему и по-живому послушно и родственно понимало его.

— Огонь!..

«Я с ума схожу», — подумал Кузнецов, ощутив эту ненависть к возможной смерти, эту слитость с орудием, эту лихорадку бредового бешенства и лишь краем сознания понимая, что он делает.

Его глаза с нетерпением ловили в перекрестии черные разводы дыма, встречные всплески огня, желтые бока танков, железными стадами ползущих вправо и влево перед балкой. Его вздрагивающие руки бросали снаряды в дымящееся горло казенника, пальцы нервной, спешащей ощупью надавливали на спуск. Резиновый, влажный от пота наглазник панорамы бил в надбровье, и он не успевал поймать каждую бронебойную трассу, вонзавшуюся в дым, в движение огненных смерчей и танков, не мог твердо уловить попадания. Но он уже не в силах был подумать, рассчитать, остановиться и, стреляя, уверял себя, что хоть один бронебойный найдет цель. В то же время он готов был засмеяться, как от счастья, когда, бросаясь к казеннику и заряжая, видел ящики со снарядами, радуясь тому, что их хватит надолго.

— Сволочи! Сволочи! Ненавижу! — кричал он сквозь грохот орудия.

В какой-то промежуток между выстрелами, вскочив от панорамы, он в упор наткнулся на останавливающие его, схватившие его взгляд глаза Зои, широкие, изумленные на незнакомо подсеченном лице. И он даже не понял в первую секунду, зачем она здесь, зачем она сейчас с ним.

Бондарев Юрий Васильевич — Горячий снег

Ууууух, давно не встречалась книга с таким погружением в атмосферу произведения. Ощущение такое, что сам в составе артиллерийской батареи стреляешь по фашистам. На фоне современного мракобесия про наших предков, насилующих 20 миллионов немок, закидывающих фашистов своими трупами во исполнение приказов тупорылых командиров, побеждающих вопреки всем стараниям Сталина, «Горячий снег» смотрится цельным, логичным и понятным произведением. Вот артбатарея, вот она попала на фронт, вот она вступила в бой, вот она уничтожает немецкие танки. Главные герои близки, причины их такого яростного сопротивления тоже раскрыты, они такие же люди, как и мы, преодолевают свою трусость, в чём-то проявляют глупость. Заградотряды с пулемётами, нацеленными на своих же — отсутствуют, как и комиссары, расстреливающие красноармейцев.

Не удивлён, если эта книга не вошла в школьную программу, здесь же присутствуют элементы насилия. По такому принципу любое произведение про войну нужно исключать, ведь в нём описывается, как советские граждане героически уничтожали любыми способами немецких оккупантов. Лучше читать ересь Солженица, обмазывать себя и своих дедов известной коричневой субстанцией. Так победим, да.

Постовой: цистит может настигнуть в самый неожиданный момент времени. таваник и цистит — наиболее подходят к друг другу, антибиотик эффективно и быстро излечивает организм от цистита. Проверено многими!